На прошлой неделе на страничке театра «Молодой человек» социальной сети ВКонтакте художественный руководитель и главный режиссёр театра, заслуженный деятель искусств Российской Федерации и Удмуртской Республики Евгений Столов ответил на вопросы зрителей.
В начале интервью Евгений Столов поблагодарил зрителей за замечательные и интересные темы, которые были подняты, и предварил свой рассказ небольшим вступлением.
Евгений Столов: Режиссёрствовать я начал ещё, когда был инженером. А потом дожил до того, что надо было выбирать: то ли то, то ли это. То есть то ли быть инженером, то ли режиссёром. Но уже тогда мне было ясно, что режиссёрство я терять не хочу. Когда был студентом Механического института, у нас была практика в Ленинграде, и каждый день после практики я ехал в БДТ (Большой драматический театр), где с двух до семи вечера я занимался тем, что пытался достать билеты на спектакль. Когда удавалось, был счастлив и ощущал полноту жизни. Я видел в «живую» спектакли Товстоногова. А потом были и Эфрос, и Васильев, и Фоменко. Кажется, в 1987 году я увидел спектакль «Наш городок». Резо Габриадзе переписал Торнтона Уайлдера, а Михаил Туманишвили поставил спектакль. Этот спектакль я не могу забыть до сих пор. К тому же он был посвящён памяти Эфроса.
Не могу сказать ответственно, какой фильм бы я стал снимать, если бы мне представилась такая возможность, но мой любимый фильм «Не горюй» Георгия Данелия. Там опять Габриадзе переписал Клода Тилье. Я понял, что то обстоятельство, что мне нравится всё, к чему приложился Габриадзе, не случайно, и постепенно складывался круг людей, в перспективе которых хотелось быть. Кроме уже сказанных могу назвать Битова, Жванецкого, Мамардашвили, Межуева (последние двое — философы), Володина. И это, конечно, не всё, но уже по этим фамилиям можно почувствовать предрасположенность. Можно или нельзя? Не могу пока посмотреть на эту ситуацию со стороны: это всё внутри, я с этим рос и продолжаю. А Михаил Михайлович Буткевич? Игровым театром он меня заразил. Три года обучения у него, а всё остальное время (до сих пор включительно) осмысление этого обучения. В итоге: собственное изобретение велосипеда — это наше понимание актёрского мастерства и игровой природы театра.
Линара Мулукова: Здравствуйте, давно очень люблю ваш театр. Насколько я знаю, Вы придерживаетесь традиций игрового театра. Скажите, почему Вы выбрали именно это направление? Чем оно отличается от остальных и чем привлекает Вас?
Евгений Столов: Насчёт традиций не знаю, есть ли они. Далеко не все признают, что игровой театр — это что-то отдельное, что-то особое. Говорят, что все театры так или иначе играют. Вы знаете, в рассказе, по-моему Цвейга, во время представления охранник ложи губернатора застрелил Отелло и на все упреки отвечал, что не допустит, чтобы в его присутствии «чёрный» задушил «белую» женщину. Не все понимают условность театра. Не все понимают условность живописи, когда предъявляют к ней претензии не фотографичности. Но правда искусства совсем не правда жизни, и только улавливая эту условность, можно ощутить красоту предмета искусства, на которую обязательно отзовётся ваша душа. Хочу привести фразу Ходасевича: «В этом и заключена сущность искусства (или одна из его сущностей). Тематика искусства всегда или почти всегда горестна, само же искусство утешительно. Чем же претворяется горечь и утешение? — Созерцанием творческого акта — ни чем более». Это сказал Ходасевич. Дездемону задушили, а она вышла на поклон. В жизни это невозможно: умерла, так умерла, а в театре это не только возможно, это обязательно. С точки зрения жизни — это обман, с точки зрения искусства — правда. Правда искусства — это честный обман. Не надо выдавать искусство за жизнь, но в каноническом учебнике по актёрскому мастерству написано, что между актёром и ролью нельзя и иголку вставить. А у нас между актёром и ролью есть дистанция вполне ощутимая. Это пространство игры. Мы играем и не только не скрываем этого, а зрителя приглашаем принять в этом участие. Многие соглашаются. А наша задача — дать зрителю почувствовать правила этой игры и включиться в неё, чтобы уж точно не скучно было.
Белова: Что важно в зрителе спектаклей театра «Молодой человек»? Какой зритель является «тем самым»?
Евгений Столов: Тем самым является тот, который ловит правила игры и любит играть с нами.
Анна Львова: Какой спектакль Вы бы порекомендовали посмотреть первым у вас и почему? Что лучше посмотреть «в живую» или онлайн-трансляцию, как это сейчас модно. Планируете ли вы уйти полностью в онлайн? Для тех, кто ни разу не был на ваших спектаклях, ждём рекомендации. Или лучше приходить сразу подготовленными?
Евгений Столов: Полностью уходить в онлайн никогда и ни под каким видом! Смотреть надо «в живую». На счёт «модно» Вахтангов сказал: «Мода — пошлость, надо её или немного опережать или чуть-чуть отставать». Видимо, чтобы оставаться собой, а не бежать, задрав штаны, за каким бы то ни было комсомолом. Комсомол тут не причём, это я перефразировал тут строчку Маяковского (для тех, кто не в курсе). Приходить надо сразу, даже не подготовленным. Самый игровой спектакль «Театр смешного человека» по Достоевскому. Смотрите — по ходу разберётесь. Но если его ждать долго, то можно идти на ближайший.
Ирина Колесникова: Чему Вы больше всего радуетесь?
Евгений Столов: Насчёт «больше всего» могу сказать, что исключительных радостей у меня нет, только «включительные». Радуюсь успехам сыновей и внуков, радуюсь хорошей погоде, радуюсь человеческим поступкам, радуюсь хорошим спектаклям (и не только своим), удачным репетициям (в основном своим), книгам, музыке, картинам, красивым женщинам, окончанию пандемии и миру во всем мире. Список открыт для включения радостей, которые в него непонятным образом пока не вошли.
Любовь Ремеева: Почему бабочка стала вашим символом?
Евгений Столов: Когда бывший кинотеатр «Удмуртия» стал театром «Молодой человек», он стал относиться не только к культуре, но и к искусству, и надел бабочку, как положено артисту. И с тех пор они сошлись: лёд и пламень, устойчивое неподвижное здание и порхание бабочки, устойчивость драматургии и игровая природа игрового театра.
Анастасия Арсентьева: Давно являюсь поклонницей театра «Молодой человек», и вот мне интересно получить ответ на такой каверзный вопрос: когда говоришь актёру, как и что надо сделать, прямо рисуешь красками, весь в своей гениальной задумке. А вот актёр не понимает, делает не то. Какие существуют способы все-таки донести свою идею, заставить в неё вжиться и выдать нужный результат?
Юрий Стекольщиков: Обожаю ваш театр! Работаю учителем, поэтому возник следующий вопрос: не сомневаюсь, что актёры иногда ведут себя как непослушные дети. Поделитесь своими приёмами, как заинтересовать, увлечь и направить в нужном направлении эмоциональных и непосредственных людей?
Евгений Столов: Есть такие режиссёры, которые всё гениально придумывают, а с актёрами работать не умеют. У них есть отговорка: ты — актёр, ты должен сыграть, потому что это твоя работа. Мне кажется, что таких режиссёров становится всё больше и больше. Но режиссёр, он же не только постановщик. Он должен быть и педагогом. Педагог должен заинтересовать ученика материалом. Тут коронавирусу позавидуешь: — мне бы такую заразительность. Но он (коронавирус) не может не заражать, а у режиссёра есть выбор: может заразить, а может не суметь. Не можешь заражать, учись это делать. А в этом деле главное, прежде всего, чтобы сам ты болел «этой болезнью». Ты не врач, ты сам больной, причём заразный, заразивший актёров. А теперь вместе попробуем излечиться, чтобы у тебя был не только ответ, а гораздо важнее. Чтобы у тебя был вопрос: и не только в голове. Надо сказать, что в игровом состоянии актёр заражается даже иногда с удовольствием.
Лидия Шиляева: Посещение театра «Молодой человек» всегда оставляет приятные впечатления. Обратила внимание на музыкальное оформление спектаклей. Где-то это джаз, где-то живая музыка. Как Вы осуществляете выбор музыки к спектаклю, обсуждаете с актёрами, советуетесь с музыкантами, используете свои музыкальные впечатления?
Евгений Столов: Лидия, всё правильно: обсуждаю с актёрами, а особенно, если они ещё и музыканты, советуюсь с музыкантами, использую свои музыкальные впечатления.
Ксения Гаврилова: Расскажите, какими качествами должен обладать актёр в первую очередь на ваш взгляд? Человеческими и профессиональными? Если можно, приведите пример: на пробах, что бы вас оттолкнуло в актёре, а что наоборот зацепило, и вы бы однозначно приняли решение положительно.
Евгений Столов: Речь идёт, как я понял, про актёра, поступающего в наш театр, а не о студийце, поступающем в студию. Главное, что мне надо понять, это мотивы его поступления в наш театр. Не формальные, а настоящие. Не раз приходили люди, которые ни одного спектакля нашего не видели. На этом разговор заканчивается. Если бы я убедился, что он хочет именно к нам, это бы меня зацепило, я бы стал знакомиться с его «школой». «Школа» обычно не удовлетворительная, но при желании это можно было бы постепенно поправить. Ну а потом обратил бы на его качества, необходимые для того, чтобы исправить положение со «школой» — физические и психофизические. Что касается человеческих качеств, то главное, исключая, конечно, криминальные наклонности, чтобы любил искусство в себе и в других, а не себя в искусстве. Если это главное, то остальное в процессе работы постепенно приходит в норму.
Татьяна Симанова: Бывали ли случаи, когда актёры забывали текст? И как выкручивались? И ещё, что Вы можете посоветовать по поводу поступления на театральное отделение, как можно подготовиться?
Евгений Столов: Вы знаете, если текст вас действительно захватил, и вы понимаете о чём он, а не просто выучили слова, то и авторский текст вспомнится, а может быть и свой придумается. Это случается постоянно. И зритель простит, если вы будете искренни. А для поступления требования стандартные: проза, басня, стих. Сложность тут в выборе материала. Выбрать именно то, что тебя действительно зацепило. Иногда почитаешь, вроде бы это интересно, но потом как шуба с барского плеча, чужого. Это не моё, и вот мне приходится играть чувства. А чувств на самом деле нет, и это довольно сопливо выглядит. А как подготовиться, сказать трудно. Лучше, конечно, со специалистом. Например, выбрать того актёра или режиссёра, который соответствует вашим представлениям, о том, что такое хорошо и что такое плохо в театре, и упросить его за удобоваримую плату дать вам несколько уроков или консультацию.
Вероника Микелтадзе: Может у Вас в жизни были такие ситуации, которые в дальнейшем нашли своё отражение в ваших режиссёрских находках и постановках?
Тарас Азаренко: Есть ли у Вас профдеформация? Может ли работа режиссёром подпортить какие-то человеческие качества?
Евгений Столов: Человеческие качества может подпортить любая работа. А режиссёр, как человек, который вообще занимается искусством, это, конечно, не простая штука. Вы понимаете, если вы занимаетесь искусством, вы же ему себя посвятили, и часто не удается разделить себя между, допустим, театром и жизнью. И семья не дополучают, дети не дополучают. Как это назвать? Можно это назвать эгоизмом? Ну, наверное, можно. Но кто будет за театр-то бороться и защищать, если не ты? Есть такой фильм хороший «Осенняя соната» Ингмара Бергмана, и вот там дочь не может понять неучастие матери в жизни дочерей. А мать, концертирующая пианистка, едва сдерживает раздражение, когда дочь наплевательским до бездарности исполнением Шопена пытается вызвать у неё материнские чувства. «Так нельзя относиться к дочерям», — страдает душа дочери. «Так нельзя относиться к Шопену», — страдает душа пианистки. Это эгоизм? Наверное... но не только... А может быть и не столько.
Анастасия Арсентьева: Вспомнился один эпизод: в октябре 2002 года случилась трагедия на Дубровке (Норд-Ост). А потом в ДС «Интеграл» идёт студенческая игра «Балда» и одна из команд показывает сценку, которая начинается с того, что в темноте на сцене появляется террорист. В зале громовая тишина, потом сюжет разворачивается, появляется смех, а в конце сцены выходите Вы на сцену и говорите примерно такие слова: «Мы не смеёмся над трагедией, но мы не можем пропустить эту тему, так как это есть в нашей жизни. И лучше вот таким образом пережить, переварить весь этот ужас». Сейчас в нашей стране тяжелый период, коронавирус, самоизоляция и кризис. Это наша жизнь сейчас. Какими словами Вы сейчас поддержали бы людей в данной ситуации? Может, возникают какие-то мысли поставить спектакль на злобу дня, осветить проблемы, которые приоткрыл коронавирус?
Евгений Столов: Вы знаете, себя я так поддерживаю: «Не война, не блокадный Ленинград, не 400 грамм хлеба в сутки, и ничего — переживём». А насчёт злобы дня: вообще театр на злобу дня не рассчитан. «Утром в газете, вечером в куплете», — это какие- то более лёгкие жанры. А если Вы поделитесь теми проблемами, которые осветил коронавирус для вас, то, может быть, мы добавим к вашим свои и посмотрим, нет ли в чей-либо драматургии соответствуюшего. Спасибо.
